– У Пьера, миледи.
– Идите к Пьеру, дайте ему список. Скажите: если у него не найдется какой-нибудь книги (скорее всего, так и будет), то пускай разыщет и отправит мне завтра со своим слугой.
– Зачем ждать до завтра? Я могу сама обойти все три лавки и принести вам сегодня же!
– Нет, Линдси, я не прощу себе, если из-за моего каприза вы весь день пробегаете по городу. Только к Пьеру, а дальше уж пускай он старается. Это его хлеб.
– Да, миледи.
Служанка собралась уходить, вертя в руках записку. Там было множество слов, из коих Линдси не понимала ни одного, но само количество впечатляло.
– Простите, ваше высочество, вы это все написали… из памяти?
Мира пожала плечами. Линдси ушла с таким выражением лица, будто увидала говорящий Предмет.
Вечером Линдси принесла два тома, обернутые вощеной бумагой и перевязанные бечевкой. К посылке прилагалось письмо от Пьера. В весьма витиеватых выражениях книготорговец излагал, как он счастлив быть полезным ее высочеству, как восхищен вкусом ее высочества, а также обещал всенепременно завтра же доставить ее высочеству оставшиеся две книги. Мира сдержала желание тут же порвать записку в клочья. Титул принцессы казался ей жестокой насмешкой… но откуда книготорговцу знать об этом?
– Благодарю, Линдси, вы меня очень порадовали, – как могла сердечно сказала Мира и даже выдавила улыбку.
– Что угодно, миледи, сделаю для вас, – поклонилась Линдси.
Мира отпустила ее, но служанка замялась, будто ища позволения сказать.
– Хотите спросить о чем-то?
– Да, миледи. Боюсь, что это прозвучит очень дерзко. Прошу вас, не гневайтесь… Позвольте мне постричься, как вы!
Вот так идея! У Миры брови поползли на лоб. Простолюдинки заплетали длинные косы и никогда не стриглись – не принято, да и денег жаль. Среди дворянок же были в моде волосы до плеч. Это подчеркивало и благосостояние, и склонность к здоровой жизни: ведь тяжелая коса мешает при спортивных упражнениях. Ни одна госпожа не позволит горничной постричься таким образом, и дело не только лишь в вельможной гордыне: челядь засмеет этакую служанку-выскочку.
Мира сказала об этом Линдси, а та возразила:
– Нет, миледи, не по-дворянски, так бы я ни за что не посмела, а именно как вы.
Мира потрогала свои волосы – короткие, мальчишеские, не покрывающие даже ушей.
– Как я?.. Но зачем? Так стригутся только монашки Ульяны Печальной!..
– Хочу быть похожей на вас, миледи.
Мире стоило бы запретить эту затею, но помешало чувство признательности, а еще больше – тщеславие. Приятно было, черт возьми.
– Позовите на завтра цирюльника, скажите, что для меня. И сама приходите – я велю ему все сделать.
Линдси прижала к груди ладони и вместо благодарности сказала:
– Ой!..
А после ужина принесла непрошенную госпожой коробку шоколада. Внезапные конфеты оказались вдвойне вкусны. Откусывая их по четвертинке, чтобы растянуть удовольствие, Мира принялась за дело.
Потребовалось полночи, чтобы обработать книгу. Один том не подошел – он оказался печатным, зато второй – рукописный, как и требовалось. Мира подобрала чернила, едва отличимые от книжных, и, аккуратно смачивая самый кончик пера, делала правки. Все изменения, вносимые ею, сводились к следующему: точки над буквами i и j в некоторых словах заменялись крохотными птичками.
* * *
Сразу после завтрака служанка привела цирюльника. Сказать, что он был удивлен поставленной задачей, – все равно, что назвать дворец Пера и Меча хижиной. Однако спорить не стал и принялся за дело. Когда окончил, волосы Линдси отличались от Мириных лишь цветом. Надо заметить, худощавой и глазастой служанке короткая стрижка шла куда лучше, чем госпоже. Линдси взглянула в зеркало, ахнула от удовольствия и обернулась к миледи с таким видом, будто готова была расцеловать ее. Мира смутилась, покраснела. Она не могла позволить себе объятия с горничной, а протянуть руку для поцелуя было бы слишком надменно.
– Мелочь, не стоит благодарности, – застенчиво сказала Мира.
– Еще как стоит, миледи! Это же прекрасно! Теперь он не сможет меня не заметить!
– У вас есть воздыхатель? Как его зовут?
Линдси замялась на секунду, будто позабыла имя любимого.
– Дейв, миледи. Его зовут Дейв, он служит подмастерьем у плотника на верфях, скоро сам станет мастером.
– Наверное, достойный человек, раз вы полюбили его?
– Конечно! Он… – Линдси прокрутила в уме черты Дейва, выбирая такие, что наверняка впечатлят миледи. – Он очень способный, никого из подмастерьев нет лучше Дейва. Даже мастер его иногда хвалит, а от него скорей палки дождешься, чем доброго слова!.. И еще Дейв очень внимательный… и ласковый, и подарки мне носит. Не только на праздник, а и так. С последнего жалованья купил брошку…
Линдси коснулась груди, на которой не было украшений.
– В будущий раз непременно покажу, миледи. Очень хорошая брошка!
– Дейву должна понравиться ваша стрижка, – похвалила Мира. – Вам к лицу.
– Я непременно ему так и скажу!.. Пускай не задается, а знает, что я тоже кое-чего стою. Скажу ему: меня ее высочество хвалили… Можно, я так скажу?
– А разве он задается? Вы говорите: ухаживает, подарки приносит…
– Ну… особо не задается, но все же… Он способный, но и я не хуже! Вот лорд Мартин, готовясь на охоту, велел, чтобы именно я ему собрала. Он завтра поедет, а сегодня сказал: «Соберите мне вина и всякой снеди, но только не кухарка чтоб какая-то, а Линдси. Она ее высочеству служит, знает, что нужно господам». Верите? Вот так прямо и выразился!
Мира сказала девушке еще пару комплиментов, не сомневаясь, что они будут тщательно переданы Дейву и доставят влюбленным немало удовольствия.
– И не зовите меня «вашим высочеством», хорошо? Мои права на этот титул весьма сомнительны.
– Ах, миледи, я стараюсь… Знаю, что вам неприятно. Простите, если иногда сболтну, ведь за глаза все вас так зовут.
– Правда?
– Правда, миледи. Вот, говорят, например… – Линдси рассмеялась.
– Что говорят?
– Ой. Ничего, миледи. Глупость одна.
– Нет уж, раз вспомнили забавное, то скажите и мне. Ну же!
– Говорят… вы только не серчайте!.. ее высочество поразили Эфа в самое сердце.
– Боюсь, что в несколько другую часть тела, – усмехнулась Мира.
– Нет-нет, прямиком в точку! У всех сердце в груди, а у Эфа – в ягодице. Никто, кроме ее высочества, об этой его особенности не догадывался… зато теперь весь двор знает!
Мира понятия не имела, как стоит реагировать на это: рассмеяться ли, возмутиться или застесняться. Потому вежливо выпроводила горничную. Однако час спустя та вернулась вместе с весьма благообразного вида юным старичком. Следом за ними в комнату вошел и Парочка. Конечно: недопустимо оставлять пленницу наедине с чужаком.
– Это Пьер, миледи, книготорговец, – представила Линдси.
Пьер был сутул, одет в клетчатую жилетку и бархатный двубортный сюртук, имел на носу пенсне, а в кармане – часы на цепочке. Смотрелся он ровно вдвое старше своих двадцати этак семи лет.
– Ваше высочество, для меня счастье познакомиться с вами! Я не смею вас беспокоить долгими беседами, но только позвольте заверить, что для меня невообразимая честь, что именно меня вы удостоили…
– Не смеешь – вот и не беспокой, – резонно отметил Инжи Прайс. – Говори, зачем пришел, и ступай себе.
Пьер смущенно кашлянул и подобрался.
– Да, конечно, ваше высочество. Двух книг из вашего списка вчера не нашлось в моей лавке. Но я незамедлительно, тем же вечером, не тратя ни одной лишней минуты, пустился на поиски…
Инжи ткнул его пальцем под ребро.
– Тебе что сказано?
– Будьте вежливы с гостем, Инжи! – упрекнула Мира.
– Какой он гость? – фыркнул Парочка. – Торгаш, да и только. Хочешь, выкину его сию же минуту, этакого пустозвона?
Конечно, – подумала Мира, – болтливость – ваша статусная привилегия, Инжи. Ни у кого другого ни малейших прав на это.
– Помолчите, прошу вас. А вы, Пьер, полагаю, принесли, что нужно?
Он подал ей пухлый сверток, сопроводив пространным описанием достоинств двух книг. Инжи Прайс еле сдержался от праведного гнева.
– Благодарю вас, сударь. Вы очень помогли. Видите ли, я хочу послать подарок его величеству по случаю грядущего Дня Сошествия. Я просмотрю эти книги и выберу одну. Вы окажете любезность и отправите ее в Фаунтерру?
Пьер принялся перечислять все возможные любезности, которые готов оказать ее высочеству. Выходило, что он согласен не только послать книгу почтой, но и самому податься в Фаунтерру, прихватив с собою все богатства книжной лавки, и сложить их к ногам императора со словами о щедрости, уме и красоте ее высочества.
